Старая Србуи стоит у витой, кованой решетки и провожает глазами проезжающие машины.
Машины теперь сплошь большие, черные, стекла затонированы – и не разберешь, кто там сидит. А дорога стала узкая. Двум таким машинам не разъехаться. А раньше дорога была грунтовая, но широкая. И район был окраинный. Весь покрытый садами. А сейчас район стал престижный. Старые дома скупают и строят новые, большие. И каждый норовит часть дороги урвать, подальше свой забор поставить. Вот и стала дорога узкой.
И садов теперь не видно – одни стены да заборы. Понастроили домища, машины побольше и прячутся в них – ни поздороваться, ни пососедствовать. Удивительно, чем мельче человек – тем больше ему места надо занять.
– А вот мой Григор, – думает она, – большой был человек. И душой, и сердцем. Но такой неприхотливый! Когда только репатриировались и выдали клочок этой каменистой земли на спуске в ущелье, радовался как ребенок!
Встретили на родине, правда, не так уж и приветливо. Тогда во всех шпионов видели. Но не сослали – и на том спасибо.
Григор был не простой, а строитель с образованием. Хотя все тогда были непростые: и врачи, и архитекторы, и инженеры – всех сослали. А их не тронули. Видимо, строители были нужны больше, чем врачи.
А потом, на этой непригодной земле, он построил их первый домишко с земляным полом. Там и родился их первенец – Армен. Как они были счастливы!
А какой он был мальчик – крепенький, смышленый! Все ему давалось легко – и языки, и математика. А какой красавец! Девочки вокруг сбивались в стайки и жужжали – Армен, Армен!
Всю жизнь Григор строил свой дом. Сначала вырыл маран, потом поставил крепкий дощатый пол и светлую комнату, которая потом стала гостиной, выходящей окнами в ущелье.
А за окнами разбил сад. Потом пристроил кухню и две спальни. А позже, перед гостиной и кухней пристроил большую веранду. Если сидеть за столом на веранде, то видно узкую змейку реки на дне ущелья.
Сколько раз они ловили скорпионов у себя на веранде, но, слава Богу, обошлось. Никто не пострадал.
А сколько застолий помнила эта веранда, увитая виноградом! Правда, больше печальных. Потому что следом за Арменом она родила и потеряла двоих сыновей. А последнего – не донесла, выкинула на позднем сроке.
Странно все устроено в жизни. Пока были бедные и, можно сказать бездомные, все было хорошо. А как устроились… эх. Думали: все, больше детей не будет. Да и возраст был уже немаленький.
И тут родилась Эрминэ. Маленькая, слабая. Не хотела Србуи к ней привязываться. Не могла больше вынести потери. Все делала механически. Даже от груди хотела отлучить.
Но Армен не дал. Он сразу полюбил ее какой-то звериной, яростной любовью. Стал защитником на всю жизнь. Обвинял мать, что недостаточно ее любит. А Эрмине глядела на мать, на мир большими, черными, печальными глазами, как будто прощаясь с ним каждый день.
Но выходили, вырастили. Армен возил ее на плавание, на спорт. Учился он играючи, не прилагая усилий и все свое время уделял сестре – занимался, развивал.
А у Србуи сердце как окаменело. По-прежнему готовила, убирала, заботилась, но… без любви, а потому что надо.
Григор дочку тоже обожал. «Мой дар» он ее называл. Хотя и училась хуже, чем действительно одаренный брат, и болела чаще. Да и красотой не блистала, откровенно говоря. Глаза большие, чернющие, как маслины и бездонные. Никогда не знаешь, что у нее на уме. Руки-ноги как спички. Бледные, безвольные. Потом уже, когда брат отдал ее в спорт, стала крепенькой, стройной. Не красавица, но с изюминкой.
А замуж не вышла. Поди пойми, что у нее на уме. Может, несчастная любовь какая – кто ее знает. Хоть и любила брата, но даже с ним не делилась. Только взгляд становился печальней, чем обычно.
А Григор все трудился, трудился, строил, строил свой дом. Вкус у него был отменный. Из любой ерунды мог конфетку сделать. И ставни необычные навесить, и стулья украсить, и стол старый облицевать – не налюбуешься.
А какой неприхотливый был! Проголодался – мог краюшку хлеба посолить и съесть. Ни тебе пахлавы, ни разных вкусностей с родины. С бывшей родины. Ничего не требовал. С обильных застолий убегал.
Всем помогал, но никого не пускал к себе в душу. Только ее, Србуи. «Ты моя святая!» – говорил он, поглаживая ее сперва каштановые, потом седые волосы.
Думала, так у всех. Но, как его не стало, оглянулась – оказалось он единственный был такой. Святой человек. Ни разу не нагрузил ее внешними неприятностями, но всегда тащил груз ее скорби.
К этому времени Армен уже два года как уехал. На заработки. Тяжелое было время.
А как отца не стало, и Эрминэ уехала к брату. Србуи сама ее вытолкнула – подальше от горя. А сама слегла. Если бы не соседка – так и умерла бы вслед за мужем. Не дала, выходила. Спрашивается – зачем? Кому она нужна теперь: без Григора, без детей?
А потом приехал Армен. Ругал, что не вызвала раньше.
Оказалось, пока она лежала в беспамятстве, нижний сосед, которому всю жизнь помогали чем могли, оттяпал кусок земли и оформил на себя. Пока узнали, было поздно. Вырубил деревья, посаженные Григором и поставил забор.
Армен успокаивал ее как мог. Купил соседний дом и обещал, что разобьет сад. Только зачем ей новый сад, если, сидя на веранде, видишь не змейку реки в ущелье и сады, а стену?
Потом Армен женился. На русской. Хорошо, что отец этого не увидел.
Привозил ее знакомиться. Красавица, конечно, слов нет. Но пустышка. Ей кроме внешности Бог ничего не дал. Ни ума, ни глубины. Ни поговорить с мужем, ни позаботиться… Зачем? На это есть Эрмуша! А она создана, чтобы платья и драгоценности носить, да красоту свою лелеять.
Еле уговорил ее двоих детей родить. Старший, мальчик, лицом в мать, а глубиной в деда. Хороший мальчик. Александром назвали. У нее брат был старший, Алексан, от турецкого ятагана погиб в младенчестве. Она его не видела. «Будем считать, что в честь него,» – вздыхала Србуи. А девочка темненькая, кокетливая, как мать. Чужих не признает. От Эрмиши ни на шаг!
Если бы не Эрмине, то развалилась бы семья. А так – и хозяйка, и нянька, и психолог, и кулинарка. Вся, без остатка, отдалась семье брата. Вынянчила, воспитала племянников. И брату – секретарь. А невестка – только для украшения быта, как шутит Армен.
Раз в год приезжает Эрминэ. На переговоры. Но она не отступает. Не уеду – и все. Здесь могилы Григора и мальчиков. Куда она без них?
А несколько лет назад Армуша нанял фирму и построили они дом. Такой же огромный, как соседские. И забор поставили этот витой. И дворик маленький, весь покрытый дорогим камнем.
Ни веранды теперь, ни кухоньки любимой. Все новое. Техника, мебель. Все светлое, неживое. Ковры дорогие, люстры. И Србуи при всем этом, как сторож. Боится на диван присесть, плиту включить.
Соседи – кто умер, кто продал дом и участок новым богатеям. Никто никого не знает. А нижний сосед открыл ресторан. Теперь и в тишине не посидишь – по вечерам музыка залихватская, тюркская, арабская, блатная. Где наши песни? Грустные, мелодичные?
Вот и сидит Србуи вечерами в маленьком дворике за витым забором. Поглаживает руки с выступающими змейками синих вен и пигментными островками, и провожает глазами машины. Кто они? Кто эти люди? И что я здесь делаю, Господи?!
